— Да откуда она знает, что я с тобой? — спросил Антон, пожав плечами.
— Не, ну вдруг. Эта ж сучка всё знает. О, стой! — прокричал он и резко остановился. — Вот же он, дом мой родной, — Сашка кривляясь, поклонился. — Чуть не прошли ж.
Антон посмотрел на прислоненную к забору калитку.
— Щас я, щас, — засуетился Сашка. Он вцепился обеими руками в калитку и попытался отодвинуть её, но едва не повалился с нею на землю. Опустив руки и сделав шаг назад, Сашка засмеялся.
— Не осилю, сучку.
Антон взялся за калитку и оттащил её вправо, слегка приподняв над землёй. Они вошли во двор, и Антон вернул калитку на прежнее место.
— Вот тут я и живу, — весело проговорил Сашка. — Живу, поживаю, да добро пропиваю, — Сашка снова заржал.
Антон огляделся. Покошенный дом с отваливающейся кусками извёсткой, в рамах вместо стекла натянутый целофан, полусгоревший диван, возле стены. Сашка заметил взгляд Антона.
— Колька, козёл, — он зло сплюнул. — Уснул сука с папиросой. Ну, ничё, — его голос вдруг стал мягким. — На Кольку я не в обиде, он меня частенько по утрам похмеляет. Хотя, он постоянно у немых берёт, а у них тяжеловатенькая, на ноги шибко бьёт. После неё еле хожу.
Рассказывая, Сашка извлёк из под валявшейся на земле доски ключ и открыл дверь.
— Милости просим, — кривясь от улыбки и чуть наклонившись, проговорил он. — Не побрезгуйте, люди добрые.
Антон чуть пригнувшись, шагнул в дом. В нос крепко ударил неприятный запах, и Антон скривившись, сделал ещё пару шагов.
— Садись за стол, — услышал он позади Сашкин голос. — Я щас всё организую. Вы ещё узнаете наше гостеприимство, — Сашка поднял вверх указательный палец и потряс им, словно кому-то грозя. — Мы русские, гостеприимные, и плевать.
Антон присел на деревянный табурет и провёл пальцем по изрезанной, замызганной скатёрке. Сашка уже вовсю скрипел дверцами стола, присев на корточки.
— Щас мы всё оформим, — бормотал он. — Как в лучших домах Лондона и Парижа.
Антон смотрел, как Сашка достаёт пачку соли, два грязных стакана, один из которых был сильно надколот, пакет с половинкой хлеба, зачем-то гнутую алюминивую ложку, и продолжал водить пальцем по скатерти, чувствуя все надрезы.
— Как человеческая душа, — подумалось ему.
Сашка поднялся и бухнулся на второй табурет, который жалко скрипнул и заметно покосился.
— Ёлы-палы, — Сашка хлопнул себя по лбу. — Самое главное забыл!
Быстро поднявшись, он качаясь ушёл в комнату и вернулся через минуту, держа в руке маленький магнитофон.
— Ща мы музычку забацаем, — довольно сказал он. — У меня такая музычка есть, у-у.
Он поставил магнитофончик на стол и вотнул вилку в закопчённую розетку, красовавшуюся своими подпалинами в полуметре над столом.
— Это молодняк, — сказал он, копаясь с магнитофоном. — Подпаливали суки. Нажрались уроды, морду мне побили, по стенке ногами били, суки. Всю штукатурку пообвалили. Хорошо аппарат не унесли. Да что ж такое.
Сашка недовольно постучал ладонью по «аппарату».
— А зачем пустил? — спросил Антон.
— Так у них три фунфырика было, а я с бодунища такого, что не дай бог. Думал подохну. Ни вздохнуть, не пёрднуть, — Сашка засмеялся. — А молодняк они все такие. Могут и убить, чё им будет. Да я уж как-то привык. Чёрт, не включается, сука.
Сашка несколько секунд печально глядел на Антона.
— О! — вдруг вскрикнул он. — Тут же радио есть.
Он снова разулыбался. Антон услышал шум, быстро меняющийся по высоте, потом Сашка поймал какую-то волну, снова сбил на шум и наконец из маленьких динамиков захрипел неприятный голос, пытающийся что-то донести под наивный аккомпанемент. Антон снова поёжился.
— Во, — довольно сказал Сашка. — Шансон эфем, блин. Ох и хорошая музычка. Слышь как поёт?
— Это не поёт, — сказал Антон.
— Как не поёт? — удивился Сашка. — А что ж он вот щас делает?
— Хрипит.
Сашка опустился на стул.
— А слова послушай, слова послушай. О жизни ведь.
Сашка схватился ладонью за пиджак в районе сердца и сжал кулак.
— Вот же, за самую душу хватает. Послушай.
— Мусор, — непреклонно буркнул Артём.
Сашка несколько секунд удивлённо смотрел на Антона.
— Ну, да бог с тобой, — наконец бросил он, и ударив ладонь об ладонь, смачно сглотнул слюну. — Ну давай же, доставай, доставай её родимую.
Антон вытащил из кармана куртки прохладную бутылку. Глаза Сашки снова возбуждённо засверкали. Антон поставил бутылку на стол и Сашка тут же схватил её. Открыв крышку, он принялся торопливо разливать.
— Этот надколотый мне, — проговорил он, когда стаканы были наполненны до половины. — А то ещё поранишься. Это малолетки когда быковали, со стола его сбили.
Он не чокаясь, жадно поднял свой стакан и влил в себя водку.
— У-ух, — громко крикнул он. — Хороша родная. Зойка сучка сучкой, а водка у неё хорошая.
Антон медленно поднял стакан и сделал маленький глоток.
— До дна, до дна, — игриво проговорил Сашка. — Первую до дна, мать её. Ни капли врагу. Эх, жизнь хороша и жить хорошо!
Антон допил и поставил стакан.
— Ну, вот, — Сашка сделал немного погромче музыку.
— Ах душа моя, жиганка, — стал он подпевать динамикам. — До чего ты довела.
— У тебя оказывается голос есть, — сказал Антон, улыбнувшись. — А слуха, наверное, нету.
— У меня нету? — Сашка обиделся. — Да я в хоре пел.
— Да ну.
— Не веришь? Да к нам в школу баба какая-то пришла, и давай всех проверять. За пианино села, а мы должны были пропевать голосом всё чё она там наигрывала. Так я всё, нота в ноту, ты понимаешь? Нота в ноту, без помарочки пропел. Она мне и говорит, беру тебя Саша в хор. Врубаешься? Так и говорит, беру тебя Саша в хор. Ну, я и пошёл.
Сашка схватил бутылку и снова налил по половинке.
— Ну, давай, за встречу, — бросил он короткий тост и выпил.
— А дальше что? — спросил Антон.
— Что-что, — Сашка махнул рукой. — Да когда выступать мы должны были, я… — Сашка запнулся.
— Что ты? — спросил Антон.
Сашка вскочил на ноги и сильно наклонился вперёд.
— А чё это ты всё вынюхиваешь, а? — пьяно прокричал он. — Чё ты вынюхиваешь?
Он было потянулся вперёд правой рукой, чтобы схватить Антона за грудки, но наткнувшись на его взгляд, отшатнулся и бухнулся на стул. Что-то странное показалось ему в этом взгляде, что-то что может сломать, разрушить, чтобы потом…
— Что потом? — спросил себя Сашка. — Странно.
А страннее всего стало Сашке, что не почувствовал он никакого страха, а даже что-то хорошее.